История Чойджид Дагини - История, правдиво повествующая о послании, отправленном Богом Яма и о страданиях, увиденных драгоценной Чоиджид-йогини в землях Бога Ямы
Часть 1
Я и другие шесть форм одушевленных существ всегда веруем во всемогущего ламу, Победившего Будду, высшее учение и святое духовенство. Соизвольте устранить все препятствия грехов и дурных деяний!
Я, по имени Чойджид из рода Лин, хочу для пользы всех остальных существ написать о том, как была послана с вестью Эрлик Номун-хана об аде, о пользе благих и вреде греховных деяний, а также с рассказом о посмертных страданиях.
Я, Чойджид, проболела 16 дней. Несмотря на то, что я велела гадать, пила лекарства и совершала разные обряды, пользы не было. И теперь, когда мне стало еще хуже, я поняла, что скоро умру. Прежде я хотела стать монахиней, но родители и родственники не позволили мне. В детстве я получила религиозное наставление, но недостаточно размышляла над ним. Что касается высших, то не оказывала должного почитания ламе и трем драгоценностям. Что касается низших, то редко подавала нищим. С помощью тела, речи и мысли я мало исполнила основ добродетели. Лишь подносила угощение немногим ламам-учителям. Помогут ли в будущем столь незначительные деяния? Кроме них, у меня ведь нет других основ добродетели. Ах, я несчастная! Хоть и обрела в этом рождении человеческое тело, да все впустую. Похоже, что скоро умру и теперь уж поздно сожалеть. В этой жизни совершила много грехов, да мало благих деяний. Когда умру, не будет у меня иной судьбы, кроме перерождения дурной участи. Не знаю даже, совершат или нет отец и сыновья после моей смерти достаточно добрых деяний. Мой муж очень скуп и не набожен, поэтому и не исполнит многих добрых дел. И все-таки хочу сказать им несколько слов. Подумав так, позвала их:
- Отец, сын и все, подойдите сюда!
И сказала им:
- От этой болезни мне, наверное, теперь уж не излечиться. Выслушайте мои три завещания. По разным причинам я прежде накопила мало добрых деяний и много грехов. Сейчас я прошу разделить наше имущество и припасы на три части и одна часть пусть пойдёт на добрые деяния ради меня. Половину моих кораллов и бирюзы отдайте моей дочери, а вторую половину также используйте на благодеяния после моей смерти. Верша добро не смешивайте его с грехом. Творите благо! Отец, сын и все, если сможете, следуйте учению. Если не сделаете так, то в свой смертный час будете раскаиваться в этом. В крайнем случае, заставьте моего сына следовать Учению. Закажите для меня молитву. Вы, отец, сын и все остальные, воздержитесь от грехов, стремитесь к добру. Боюсь, муж, что возьмёшь в дом другую жену и станешь вместе с ней мучить моих сына и дочь. Обещай мне не брать новую жену!
Мой муж на это ответил:
- Если мы растратим треть нашего имущества, то на что будем жить впятером - отец и дети? Бирюзу и кораллы нужно полностью отдать дочери. Если я не возьму женщину вести хозяйство, то ведь малые дети не смогут управиться с хозяйством. Я сделаю ради тебя много добрых дел, но сейчас не могу обещать, что точно исполню то-то и то-то. “Если он будет поступать так, как говорит, то немного же добрых дел он совершит. Ах! Когда я еще была в силах, не смогла достаточно воздавать святому учению”,- вот о чем я сожалела. “Не могла подарить каждому ламе-учителю хотя бы по одному кораллу или бирюзе! Тот муж возьмет вторую жену, так же как когда-то взял меня, и будет мучить моих сына и дочь. Несчастные!” - подумала я. От чрезмерных страданий души голова у меня закружилась, сознание помрачилось. Показалось, что я проваливаюсь под землю. Сверху как будто давили на меня много людей. Я была очень испуганна. Затем я почувствовала такие мучения, как будто меня носит туда-сюда в огромном океане. И я настолько обморозилась, что тело мое потрескалось. Затем казалось, запылал огромный, беспредельный пожар и вселенную охватило пламя. Я страдала, думая, что тело мое горит в этом огне и гуле пожара. Потом я испугалась оттого, что начался сильный ураган и меня понесло вверх в потоках этого ветра. Затем вокруг вспыхивало то красное, то белое, земля как будто тряслась. Гремел сильный гром. А я как будто обо всем забыла и мне стало совершенно спокойно. Долго ли это продолжалось, не знаю. От сильного страха болезнь моя как будто прошла. Поэтому я обрадовалась. Затем над моей головой возникло сияние наподобие пятицветного щита, из которого исходило множество лучей. На конце каждого луча появились различные, непохожие друг на друга существа с головами льва, обезьяны и быка на человеческом теле. Одни были семиголовые, другие - трехголовые. Сверкание их глаз было подобно солнцу и луне, в руках они держали множество разнообразных мечей.
Они громко кричали: “Ха-ха! Хум-хум! Убей! Убей! Бей! Бей!” Тут я пришла в невообразимый ужас.
Но потом я вспомнила наставление, которое я ранее получила. В нем, по словам учителя, сказано, что всякий свет - это свой же собственный свет, всякая форма - это своя же собственная форма, всякий звук - это свой же собственный звук, всякий призрак - это свой же собственный призрак, все это - ни что иное, как свое собственное состояние, порожденное заблуждением собственного сознания. Так говорилось в наставлении. Так оно и есть: в действительности ничего не происходило.
Как только я так подумала, все успокоилось и страх мой исчез. Я посмотрела на свою кровать. Там лежала дохлая лягушка, укрытая моими одеждами. Я хотела забрать свою одежду, но не смогла взять, так как боялась лягушки. Ведь я не умерла, я жива - от пережитого МНОЙ невообразимого страха болезнь моя, казалось, прошла. Но почему же на мою постель положили
мертвую лягушку и почему укрыли ее моей одеждой?
- Неужели вы не понимаете, что эта лягушка внушает мне страх и отвращение? - спросила я.
Но никто мне не ответил. Все сидели молча. Питом мои сыновья и дочери заплакали, повторяя: “Матушка! Матушка!” Кто-то держал меня за руку. Когда они так громко зарыдали, я услышала рев будто бы тысячи драконов. Их слезы били по мне как кровавый град величиной с яйцо я вызвали внезапную нестерпимую боль. В ужасе я не находила себе места. Как только они перестали плакать, гром и град прекратились. Позже собрались мои родители, младшие братья и соседи. Когда они тоже заплакали, мне опять стало нестерпимо больно, Ведь я не умерла - я жива!
- Почему ж вы плачете? От вашего плача мне очень больно.
Но хотя я сказала это громко, они не услышали. Когда плач стих, я успокоилась. Затем мой младший брат Манбо-Чойгон сказал:
Что толку от того, что мы все время сидим и плачем? Без ламы нельзя совершать обряд по умершей. Давайте позовем ламу Бубан-Гарбо и 20 - 30 учеников. А поскольку моя старшая сестра уповала на великого отшельника Тугдже-Ринчина, пригласим и его совершать обряд. Надо найти также одного ламу читать “Дзодба”.
- По нашему обычаю нужно пригласить бонского священника, - возразил мой муж. На это Манбо-Чойгон сказал:
- Моя старшая сестра не почитала учения бон. Ты к себе потом приглашай бонцев, а я пойду звать Бубан-Гарбо и великого отшельника, - и с этими словами ушел.
Мой муж вместе с внуком Тобо-Джабом вдвоем увезли имевшиеся в доме шесть мешков ячменя, чтобы намолоть муки. Я подумала: “Зачем им приглашать ламу? Для чего совершать обряд и читать [молитвы]? Ведь моя болезнь от [пережитого мною] страха уже прошла. Если столько зерна раздать пустым, ничтожным людям, то здесь, дома не останется даже половины”. Так. с жадностью подумала я. Я вовсе не думала, что уже умерла. Вскоре средний сын привел чтеца. Когда велели читать “Дзодба” открыл книгу и произнес молитву Итэгэл. И мне стало очень радостно. Как только наступил вечер, прибыли великий отшельник Тугдже Ринчин и учитель с учениками - почти 20 человек. Я помолилась ламе и попросила благословения, но он не соизволил его дать. “Почему лама сердится на меня? Если бы он не сердился, то дал бы мне посвящение. А если бы сердился, то не пришел бы в мой дом. Что же это значит?’‘ Пока я так размышляла, лама - великий отшельник положил руку на голову мертвой лягушки, прочитал молитву Итэтэл, произнес проповедь и благопожелание. Время от времени он повторял:
- Чойджид, с тобой произошло то, что называется смертью. Теперь у тебя нет привязанности к сыну, имуществу и пище. Представь себе, что твоя душа - это белая буква “А” в виде белой капли. Представь, что она перешла в мое сердце, и теперь ступай со мной в Сукавади, страну будды Амитабы. Пойдем туда вдвоем!
Когда он так приказал, я подумала: “Я же не умерла. Тело мое такое же, как и прежде. Но раз лама велел идти, я пойду”. Однако не смогла идти, так как боялась лягушки. Как только лама произнес Пхэт, я обрадовалась и совершенно успокоилась. Затем все они, мои родные и близкие, поднесли угощение - мясо, водку и муку ламе и всем ученикам. Мне же ничего не дали.
- Дайте и мне. Я очень проголодалась. Дайте же! Но хотя я это сказала, они не дали мне ничего, и только я подумала: “Почему эти люди сердятся на меня?” Пока я так печалилась, великий отшельник псинам мою дочь и велел ей:
- Дай поесть своей матери.
Тогда моя дочь положила муку и мясо на поднос с чашкой чая, поставила возле дохлой лягушки, сказав:
- Матушка, соизволь принять.
Я не стала есть, потому что подумала: “Мне ничего не дала, а возле лягушки поставила еду, к которой они примешали рвоту”. И рассердилась на дочь. Мне хотелось есть и пить, но я сидела и терпела. Между тем, лама молча благословил ту еду и тогда мне почудился запах сгоревшей в огне пищи и показалось, будто я и поела, и попила. Жажда и голод у меня прошли. Тем временем лама-учитель с учениками закончили трапезу, приготовили жертвоприношения и сели совершать обряд. Они все, казалось, были сердиты на меня и потому не дали мне поесть. Душа моя страдала, тело изнемогало. Не было покоя ни телу, ни душе:- они порхали Подобно птичьему перышку на ветру. В смятении я подумала: “Не лучше ли, забрав свои кораллы и бирюзу, отправиться странствовать по свету?”
Потом, когда я села между двумя мужчинами, меня опять никто не заметил. Сыновья, дочери и все остальные, плакали, повторяя: “Матушка! Матушка!” И вновь на меня обрушился град из крови и гноя. Ничего другого не было видно. Мне стало страшно и очень больно. Многое меня пугало, смущало душу и тревожило ум. Я подумала: “Может быть, будет лучше, если я сяду возле ламы Бубан-Гарбо?” Но потом передумала: он из монахов школы кадампа, поэтому не позволит простой женщине сидеть возле себя. Я села позади него. Чтение обряда стало слышно отчетливее, но страх все же не исчез. Я подумала: “Может быть, лучше мне приблизиться к великому отшельнику?” Когда я подошла к нему, то увидела, что он похож на преисполненного совершенства одноликого и четырехрукого Арьябало.
- Несчастная! Несчастная! -повторял он. - Я велю ее душе всецело пребывать в состоянии нежной пустоты, подобно моей душе. Все тревожные мысли мои утихли, и я ощутила чувство бесконечной радости. Я не запомнила, что происходило дальше, но когда я пришла в себя, те еще продолжали трапезу. И снова мою еду поставили возле дохлой лягушки. И снова, как только великий отшельник сжег мою еду в огне, мне показалось, как будто я и поела и попила. Я села между двумя мужчинами, но они не заметили меня. Тогда я спряталась за ламой и сидела там, слушая чтение книг, но никто из них меня также не увидел. Тогда меня понесло туда-сюда, подобно птичьему перышку на ветру. Мое тело не могло обрести покоя. Я подумала: “Видимо, я умерла. Если бы еще была жива, то неужели бы никто меня не увидел? Что бы я ни сказала, они тоже не слышат”.
Когда я попробовала ощутить свое тело и встать на волосинку, то волосинка не согнулась. Когда я села на травинку - травинка не сломалась. Когда я посмотрела на свою тень - тени не было. В дом я смогла проникнуть сквозь стену. Пока я сидела в углу, думая о том, что умерла, пришел человек и позвал:
-Чойджид, иди сюда!
Я пошла посмотреть, а там оказался кто-то, очень похожий на моего отца.
- Следуй за мной, - велел он. - Я покажу тебе кое-что. Посмотришь и быстро вернешься сюда.
Я подумала: “В доме сидят ламы и учителя, и все они сердиты на меня. А те - отец, дети и остальные - не дают мне даже поесть. Я больше так не могу. Уйду сей час же”. Едва я так подумала, как сразу очутилась на белой дороге, на которой не росло ни единой травинки. Я пошла по дороге вниз и увидела впереди большую песчаную степь без единого бугорка. Посреди той степи виднелся большой город. Перед ним блестела гладь никуда не текущей воды шириной, равной полету стрелы. Через нее был перекинут мост, также равный по ширине полету стрелы. Я прошла по мосту и вошла в тот самый город.
Человек, сопровождавший меня, сказал:
- Посмотри-ка, есть ли у тебя здесь знакомые? А я пойду за мост. Приходи
потом туда, - с этими словами он ушел.
Я подумала: “Неужели у меня здесь есть знакомые?” Я вошла в тот город. Там, как в разрытом муравейнике, было видимо-невидимо мужчин и женщин. Одни были хорошо одеты и имели цветущий вид. У других была бедная одежда и лица пепельного цвета. Между собой они говорили:
- Все мы испытываем муки. Даже лица наши почернели. Некоторые из них плакали, “Неужели я стану такой же?” - подумала я и задрожала. Пошла дальше и увидела в толпе своего младшего брата - пастуха Чойгона. Он тоже заметил меня и сказал:
- Сестра, и ты сюда пришла!
- И ты здесь?
- Да, страдаю, - ответил он.
Я спросила у него, как называется этот город.
- Это город Всеобщего Страдания.
- Почему они страдают? А если перейти, мост, что находится там, за мостом?
- За тем городом есть большая насыпь.
- Как она называется?
- За ней расположен большой черный город.
- Кто живет там?
- Один человек велел мне идти туда. Вот я и собираюсь туда отправиться.
Брат ответил:
- Здесь обитают переродившиеся из мира людей, поэтому место именуется областью промежуточного состояния между умершими и живыми. Из тех, кто здесь, одни исчерпали меру своей жизни. В течение семи недель, 49 суток ради них свершают благие деяния и семь дней ждут. Другие, хотя и не исчерпали меру жизни, оказались здесь из-за того, что тюремщики перепутали их имя и род. Те, у кого хорошая пища и одежда и цветущий вид, в прошлом перерождении в отношении высших делали жертвоприношения трем драгоценностям, в отношении низших - несли подаяния нищим. После их смерти родственники и друзья просили у ламы, которому умершие поклонились, исполнить малое, среднее и большое благословение, поэтому они освящены благословением. Польза от такого благословения ежедневно умножается в сто, тысячу и десять тысяч раз, поэтому они получают всяческую пользу. Что же касается тех, кто выглядит плохо, то они в прошлом перерождении сами не совершили добрых дел и наследники после их кончины также не свершили благие деяния. А если даже и свершили несколько благих деяний, то они не были освящены благословляющими пожеланиями. Поэтому плоды их деяний не приумножились. Те, кто выглядит хорошо, бедно одеты из-за того, что хотя они и читали священные книги, но не жертвовали на подаяния. Те же, у кого приличная одежда, дурно выглядят потому, что, жертвуя на подаяние, не следовали святому учению. Что касается той насыпи, то она называется Кошала. Если покинувший мир живых человек взойдет на нее, то увидит оттуда все свое прошлое. В железном городе, виднеющемся за тем мостом, Бог Яма с помощниками распознают грехи и добрые деяния. Те, кто прежде совершали добрые деяния и ради кого добрые деяния были исполнены другими людьми, будут отправлены к нирване или к высшим перерождениям. Те, кто грешил и ради кого добрые деяния не были совершены другими, будут отправлены к перерождениям дурной участи. Они испытают неизмеримые муки, будучи сваренными и сожженными. Страдаем, думая об этом днем и ночью. Когда я впервые прибыл сюда и пошел, чтобы узнать свою судьбу, мне сказали: “Ты пришел, не исчерпав меру своей жизни. Тебе еще не время сюда приходить. Иди и оставайся там”. Вот потому я сюда и пришел. А ты, сестра, иди и выслушай повеление Бога Яма и его помощников. Если велят оставаться здесь - приходи.
Выслушав эту речь, я сразу испугалась. Потом тот человек, о котором я говорила, подозвал меня:
- Чойджид, быстрее иди сюда!
Когда я последовала за ним, он сказал:
- Чойджид, ты ведь умерла. Поднимись на эту насыпь и посмотри на своего мужа, детей и родню.
Я поднялась на холм, как он велел, и посмотрела. И вот вижу, как некоторые из них совершают добрые деяния, а другие сидят и плачут. Увидев их, я растрогалась и зарыдала.
Тогда тот провожатый окликнул меня:
- Что толку плакать! Пойдем быстрее!
Мы пошли дальше и поднялись на мост. Там, на краю моста, лежал навзничь, раскинув руки и ноги, человек, придавленный священной книгой величиной с город. В рот ему вливали расплавленный чугун. Я спросила у человека, позвавшего меня:- Какой грех совершил этот мужчина?
- Находясь в мире людей, он воровал чужое имущество и пищу, но говорил, что не воровал, и призывал в свидетели священные книги. Таков его грех нарушения клятвы. А расплавленный чугун вливают ему в рот в наказание за то, что поедал ворованную пищу. За убийство живых существ он будет наказан позднее. Затем, когда он опять велел мне следовать за ним и я пошла, за той дальней горой увидела, внутри большого железного города на большом золотом престоле самого Бога Яму тело желтого цвета, руки в позе созерцания и уснир на голове. Одет он был в священную полосатую дэль. С разных сторон натянуты атласные занавеси, сверху над ним водружен шелковый балдахин.
Перед ним было разложено множество разных жертвоприношений. Справа от него стоял тюремщик с головой быка и держал зеркало. Слева, стоял тюремщик с головой обезьяны и читал книгу. Перед ним стоял тюремщик с головой кабарги и держал весы. Здесь же были и другие слуги тюремщики с головами разной формы, раскрытой пастью и оскаленными клыками, со сверкающими подобно солнцу и луке глазами. Вид их был устрашающим. В руках они держали копья, мечи , луки, стрелы, топоры, пилы, молоты, арканы, гвозди, крюки, клещи и бесчисленное множество ножей. Они свистели и кричали: ‘’Убей! Убей! Бей! Бей!” Раздавался хохот: “Ха-ха! Ху-ху!” Все они прыгали и бесновались.
Такое зрелище меня ужасно напугало. Перед теми тюремщики стояли триста мужчин и женщин, грехи и благие деяния которых разбирали тюремщики.
